«Поздравляю и сочувствую относительно попадания в санкционный список России», — написал мне коллега. Так я узнал, что теперь я в списке врагов Кремля — мне запрещен въезд в Россию.
Осознание того, что я, возможно, уже совершил свой последний визит в эту страну, заставило меня вспомнить свою первую поездку в 1987 году. Такое ощущение, что Россия прошла полный круг — вернулась к автократии, агрессии и изоляции, которые характеризовали советскую эпоху.
В 1987 году Советский Союз был на закате, хотя в то время мы этого не знали. Я приехал в Москву, чтобы освещать переговоры по вооружениям между США и СССР. Большой новостью для местных корреспондентов стало открытие первых в стране частных ресторанов. Ситуация менялась, и это отражалось в почти игривой манере общаться Геннадия Герасимова, тогдашнего официального представителя СССР.
Хорошо описывает Герасимова то, что он шуткой фактически объявил о конце советского империализма. «Доктрина Брежнева» обозначала самопровозглашенное право Москвы вторгаться в соседние страны, чтобы гарантировать, что они останутся на орбите Кремля. На вопрос в 1989 году, применяется ли она до сих пор, Герасимов ответил, что ее заменила «доктрина Синатры» — отныне каждый может идти своим путем [Отсылка к песне «My way» (Мой путь), — ТМТ.]
Это событие потрясло молодого Владимира Путина, который в то время был агентом КГБ в Восточной Германии. Позже он с горечью вспоминал, что, когда вокруг него рухнул коммунистический режим в Восточной Германии, он попросил военной поддержки, но ему ответили, что «Москва молчит».
К тому времени, когда я стал чаще бывать в России — примерно с 2004 года — Путин уже был у руля. Внешне страна изменилась до неузнаваемости. Гостиница «Националь» рядом с Кремлем — свалка в советском стиле, когда я останавливался там в 1987 году, — теперь была слишком блестящей и дорогой, чтобы ее можно было рассматривать вблизи. Статуя Феликса Дзержинского, основателя советской тайной полиции, была вывезена из центра Москвы и установлена в полуразрушенном парке памятников.
Переход от деспотизма к глобализированному капитализму символизировала судьба семьи Солженицыных. Вначале Александр Солженицын получил Нобелевскую премию за романы о советских лагерях и был вынужден покинуть страну. Теперь его сын Ермолай работал консультантом McKinsey в Москве.
Но тот факт, что так много изменилось с коммунистической эпохи, слишком легко позволял забыть, что многое осталось прежним. Под крышкой западного потребительства насилие и империализм по-прежнему были основой путинского правления.
Политических противников режима по-прежнему преследовали, а иногда и убивали. Борис Немцов, ведущий либерал, с которым я встречался в Москве и Лондоне, был убит возле Кремля в 2015 году. Россия вторглась в соседнюю Грузию в 2008 году и напала на Украину в 2014 году, аннексировав Крым. Как показали эти действия, Путин и его соратники никогда по-настоящему не признавали независимость стран, которые когда-то были частью Советского Союза. Такие страны, как Польша, которые раньше входили в более широкий советский блок, сейчас обеспокоены тем, что на них все еще распространяется русский империалистический инстинкт.
Федор Лукьянов, ученый, близкий к российскому лидеру, однажды сказал мне, что Путин прежде всего руководствовался страхом перед тем, что Россия впервые за многие столетия может потерять свой статус великой державы. С экономикой, которая занимает 11-е место в мире (по номинальному валовому внутреннему продукту), оставшиеся претензии Кремля на «великую державу» основаны на военной мощи страны и ее ядерном оружии.
В том, что элиты преклоняются перед войной, я убедился в 2014 году в разговоре в российском парламенте с Вячеславом Никоновым, депутатом Думы и внуком Вячеслава Молотова, который был министром иностранных дел при Сталине. Когда мы обсуждали отношения России со странами БРИК, в том числе с Бразилией, Никонов сказал мне, что у Бразилии как союзника есть одна большая проблема: «Они не понимают войны. У них была только одна война за всю их историю, и то с Парагваем», — презрительно добавил он. По мнению Никонова, аннексия Путиным Крыма была умеренным шагом: «Молотов вторгся в Украину и взял бы ее за неделю».
Путин, по сути, разделял то же высокомерие и агрессию по отношению к Украине. Это привело к тому, что он опасно недооценил сопротивление, с которым столкнется Россия, когда начнет полномасштабное вторжение.
В эпоху Путина, как и в советское время, империализм за границей идет рука об руку с угнетением внутри своей страны.
В течение многих лет в России при Путине было гораздо больше места для политического инакомыслия, чем в Советском Союзе. Я был свидетелем крупных антипутинских демонстраций на улицах Москвы в 2012 и 2019 годах. Но Путин использовал прикрытие своей специальной военной операции на Украине, чтобы окончательно подавить любую политическую оппозицию. Тысячи были арестованы за участие в антивоенных демонстрациях, а оппозиционное движение, возглавляемое заключенным Алексеем Навальным, ликвидируется.
Вторжение России в Украину также ввергло страну обратно в международную изоляцию, которая кажется еще более глубокой, чем та, в которой находился Советский Союз. Я летел из Лондона в Москву прямым рейсом в 1987 году. Таких рейсов больше нет. Я не жду их восстановления в ближайшее время.
