Примерно через неделю после вторжения она выложила сторис о том, что она патриотка и поддерживает свою страну, но о войне она говорить не намерена. С тех пор ее посты и сторис — только о том, какой красивый новый ресторан, какой завтрак или обед с девочками, на какое мероприятие она ходила, как красиво украсили что-нибудь к Новому году, какой замечательный салон, где ей сделали вот эти брови. Пару раз в год она ездит в Европу на шопинг и там сожалеет, что «вдова клико» в Милане 20 евро, а в Москве 200. «Как думаете, — спрашивает она, — мы вернемся к этому когда-нибудь?»
А поздней осенью она активно рассказывала, что ее самый любимый стиль в одежде — это «старые деньги». В качестве иллюстрации того, что такое «старые деньги» она выкладывала рекламные съемки Ральфа Лорена из конца 1970-х — начала 1980-х: красивые гетеросексуальные белые люди в поло, тонких кашемировых свитерах, накинутых на плечи, и светлых брюках. Мужчины в обуви для яхт, девушки с жемчугом на шее.
Не сказать что я провел специальное расследование (поговорил еще с тремя таксистами?), но, немного поискав, выяснил, что осенью и телеграмм каналы о стиле и разные инстаграмные инфлюенсеры довольно много и подробно говорили о «старых деньгах».
Что такое «старые деньги»
В том виде, в каком это понятие обсуждается сейчас, оно, видимо, появилось в конце XIX — начале XX века, примерно в тот же момент, когда Веблен писал о «Праздном классе». Сегодня, видимо, имеется в виду не то разделение на старые и новые деньги, что было между англичанами и американцами (как в фильме «Титаник», где одна из героинь — американская миллионщица — из первого класса подвергалась насмешкам английских аристократов, а потом оказалась очень деятельной в процессе спасения людей), а скорее то, что было показано в фильме Скорсезе «Эпоха невинности», где старые американские элиты (наши предки прибыли сюда еще с первыми переселенцами) отделяют себя от новых непроходимыми барьерами вестиментарных шифров, кодами хороших манер и символами престижного потребления.
Не то чтобы это важное различие, но просто те рекламные образы Ральфа Лорена из 1980-х, которые осенью 2023 года в Москве выдавались за стиль «старые деньги» — это образы чисто американские. Нет в них никаких английских аристократических влияний.
(И, наверно, в этом тоже есть знак. Любимая писательница многих россиян Айн Рэнд писала, что «делать деньги» – чисто американское выражение, что деньги можно не копить, как это принято в Европе, а именно делать, а Москва в этом смысле всегда, и даже сейчас, была именно таким местом, где люди делали деньги практически из воздуха. Дух американского предпринимательства эпохи баронов-разбойников должен сейчас наполнять легкие энергичных бегунов из Москва-Сити.)
Но есть одно неразрешимое противоречие
Традиционно социологи делят общество на три группы: 10% самых богатых, 50% самых бедных и 40% посередине. Индекс Джинни, например, рассчитывается именно на основе этих пропорций. Грубо говоря, индекс Джинни 0,9 означает, что 10% самых богатых владеет 90% национального капитала.
А потом делят эти группы еще на три части: верхний, средний и нижний. Потому что человек, который спит под мостом, и человек, у которого денег хватает только на оплату жилья и еду, — оба бедные, но по-разному. Поэтому и появляется дополнительно нижний нижний класс, средний нижний и верхний нижний класс. Дальше открывается неисчерпаемый источник для исследований: как мода спускается сверху вниз, как низшие классы подражают высшим, только в более доступных им материалах с несколько синтетическим отливом, как высшие классы делают шаг назад и стараются не быть слишком модными, слишком актуальными и чем богаче человек, тем меньше логотип на его сумке или вообще где-то внутри.
Но, говорят социологи, все это очень интересно и занимательно, но есть одна группа людей, о которых мы вообще ничего не знаем — это верхний верхний класс. Они живут за слишком высокими заборами и добраться до них социологу крайне трудно не только из-за того, что надо пройти пару гектар частных владений, но и потому что дворецкий никого не пустит, а, напротив, спустит собак. Поэтому — все, что мы знаем о репрезентации богатства это максимум средний верхний класс, но не высший высший.
А вот этот высший высший как раз и есть старые деньги. Если, как говорит Тома Пикетти, капитал склонен женится на капитале, то «старые деньги» это, во-первых, третье-четвертое поколение наследников как минимум, а, во-вторых, это люди, главное, органическое свойство которых — их не видит ни одна камера наблюдения.
Анекдот про Абрамовича
Этот анекдот очень любит социолог Михаил Соколов, когда рассказывает о статусном потреблении. Абрамович в какой-то момент начал носить Swatch — пластиковые часы, они стоят 100-150 евро. Один из его замов, решив видимо сделать начальнику приятно, тоже купил себе Swatch и стал носить. Однажды Абрамович это заметил и сказал что-то вроде «Ты еще не так хорошо зарабатываешь чтобы позволить себе такие часы».
(Интересно, что бывший президент России Дмитрий Медведев тоже одно время очень любил Swatch. Видимо он в тот момент уже хорошо зарабатывал. Не хуже Абрамовича, надо полагать.)
Смысл этой шутки в том, что плюс-минус все знают, что у Абрамовича много денег. Ему Rolex или Ulysse Nardin как подтверждение, что он богат, не требуются. В этом же смысле Марк Цукерберг носит ноунэйм футболки и джинсы — потому что все и так в курсе сколько у Марка Цукерберга денег.
Интересно тут вот что. Swatch — не личная выдумка Абрамовича, он ее позаимствовал. Это именно та стратегия, которую используют «старые деньги» как класс, чтобы не демонстрировать богатство. Там, где все другие пытаются всеми силами показаться богаче и больше, чем они есть на самом деле (Trying hard tolook like Gary Cooper), высший высший класс этого не делает, потому что выше них уже никого нет.
Так вот: противоречие
С одной стороны «старые деньги» если на них смотреть — внешне крайне невыразительны. Именно настоящие «старые деньги». Богатство сегодня это не сумки и частные самолеты — это свободное время, которое ты тратишь на бесполезные вещи типа искусства и образования. Все эти дешевые книги «Думай, как богатый» в общем-то говорят одну простую вещь — для богатого человека полет в частном самолете — не из ряда вон выходящее событие, а рутина. Типа: а какие есть еще варианты?
Но чтобы это стало рутиной, должна быть телесная привычка. Тот же Веблен писал, что «поведение индивида определяется не оптимизирующими расчетами, а инстинктами и привычками». Человек, который привык ездить в автомобиле с шофером с самого детства, скорее поедет на такси, чем спустится в метро. Но потому что это его стандарт, а не потому, что ему надо кому-то что-то продемонстрировать. Не будет он по этому поводу записывать сторис. Он скорее запишет сторис, оказавшись в метро.
С другой стороны, те имиджи Ральфа Лорена, которые как бы демонстрируют «старые деньги», в реальности не являются «старыми деньгами» — это скорее своеобразное прочтение дизайнером стиля Preppy (вполне в духе дизайнера, надо заметить, который примерно всю жизнь это и делал), который, да, был присущ богатым белым американцам в дорогих пригородах, но технически принадлежавших к высшему среднему или низшему высшему классу.
То есть технически то, что в Москве называется «старыми деньгами», не является ими ни внешне, ни внутренне.
И что это тогда?
Если следовать Лакану, то бессознательное только и делает, что выбалтывает секреты, которые человек хочет скрыть. То есть, видимо, имеет смысл смотреть не на стиль (это вообще не имеет значения, что именно люди называют «старыми деньгами»), а на то, что он дает, какие практики и стратегии легитимизирует.
Во-первых, «старые деньги» связаны с переходом капиталов от поколения к поколению. Да, нам действительно предстоит глобальный переход активов от отцов (уже даже дедов, скорее) к детям и внукам. Технически он уже начался (в 2014 или 2015 году я консультировал представителя европейского FamilyOffice, который уже тогда рассматривал российский рынок как перспективный именно с точки зрения этого поколенческого перехода), но официальный старт будет дан со смертью первого из «баронов-разбойников».
Но. «Старыми» деньги называются, когда капитал переходит от внуков к уже их детям. А это возможно только в стабильной и защищенной системе. Кажется, что называние этих денег «старыми» — что-то вроде заклинания, попытка их защитить от мародеров, которые кинутся, как только глава семейства умрет. Наши деньги уже «старые» потому, что наша система уже стабильная.
А во-вторых, кажется это заговор от экономического кризиса. «Старые деньги» не поддаются порче. Они со временем только тускнеют, но от этого становятся еще ценнее. Это их такое свойство: они крепче обычных новых денег, надежнее. Они скрыты в картинах старых мастеров, в мебели из дуба которая стоит в этом доме с XVII века, в домах, которыми семья владеет уже четыре столетия, в бриллиантах и жемчуге, доставшихся от бабушки, в фарфоре и столовом серебре, которые надо чистить.
Если ты владеешь «старыми деньгами», кризис тебя не касается. За окном бушует буря и уносит людей, но тут внутри, за столетними каменными стенами тебе ничего не страшно: максимум завтра вызовешь садовника, и он соберет обломанные ветви в саду.
Но еще раз: где бывшие комсорги, которые стали новой элитой практически случайно, а где Боргезе, Пацци и Симонетти.
Собственно, все сказанное убеждает, что в России «старых денег» не может быть в принципе еще лет сто. Но Россия — страна победившего карго-культа и имитационных стратегий. Мы всегда думали, что люди, занимающиеся карго-культом, строительством потемкинских деревень и имитацией, понимают, что они делают и зачем: они циничные и расчетливые, они из изоленты и палок строят танк и продают его как новейшую разработку, а деньги пилят и откатывают.
Но знают, что это изолента и палки и что танк не настоящий. И даже если у них есть какие-то людоедские убеждения и им нравится производить танки, как минимум себя они обманывать не будут.
Но вся вот эта идея «старых денег» в России, вся логика что система может быть стабильной и предсказуемой, и тебя от рейдерского захвата защитит дворецкий с собаками, выглядит как подорожник для лечения открытого перелома. То есть: или мы чего-то не знаем, не в курсе какого-то договора между Владимиром Путиным и его элитами, который гарантирует безопасную передачу активов — или это оптимистическая наивность, которой, кажется, меньше всего можно ожидать от этих циничных людей.
Или они просто фаталисты?
